26 января*. В этот день:
1825 год
Петербург. К.С. Сербинович записывает в дневник: «Пишу письмо к Васькову длинное — о литературе, „Онегине», журналах».
Кострома. П.А. Катенин пишет Н.И. Бахтину в Париж: «Жандр и Грибоедов чрезмерно хвалят статьи <во французском журнале «Mercure de XIX siècle» (1824. T. 77)>: обо мне, о Шаховском, о Вяземском, о Бестужеве; я прибавлю к ним: о Пушкине, Державине, Хераскове, о русских дамах, о Шаликове и Шихматове: все это хорошо, умно, дельно, бесспорно; это приговор потомства». Катенин приводит слова В.К. Кюхельбекера (из статьи в альманахе «Мнемозина»): «…печатью народности ознаменованы какие-нибудь 80 стихов в „Светлане» и в „Послании к Воейкову» Жуковского, некоторые мелкие стихотворения Катенина, два или три места в „Руслане и Людмиле» Пушкина», — и добавляет: «Хотя эта похвала без лести… но после нахальных ругательств на меня изблёванных и то много, что меня ставят наравне с двумя корифеями Парнаса». Затем пишет: «Шаховской, помня мои старые уроки, вздумал написать трилогию и содержанием выбрал эпизод Финна из поэмы Пушкина».
1826 год
Тригорское. Приехавшая из Малинников Анна Николаевна Вульф снимает копию 44 стихов из элегии «Андрей Шенье», не пропущенных цензурой:
«Приветствую тебя, мое светило!
Я славил твой небесный лик,
Когда он искрою возник,
Когда ты в буре восходило.
Я славил твой священный гром,
Когда он разметал позорную твердыню
И власти древнюю гордыню
Развеял пеплом и стыдом;
Я зрел твоих сынов гражданскую отвагу,
Я слышал братский их обет,
Великодушную присягу
И самовластию бестрепетный ответ.
Я зрел, как их могущи волны
Все ниспровергли, увлекли,
И пламенный трибун предрек, восторга полный,
Перерождение земли.
Уже сиял твой мудрый гений,
Уже в бессмертный Пантеон
Святых изгнанников входили славны тени,
От пелены предрассуждений
Разоблачался ветхий трон;
Оковы падали. Закон,
На вольность опершись, провозгласил равенство,
И мы воскликнули: Блаженство!
О горе! о безумный сон!
Где вольность и закон? Над нами
Единый властвует топор.
Мы свергнули царей. Убийцу с палачами
Избрали мы в цари. О ужас! о позор!
Но ты, священная свобода,
Богиня чистая, нет, — не виновна ты,
В порывах буйной слепоты,
В презренном бешенстве народа,
Сокрылась ты от нас; целебный твой сосуд
Завешен пеленой кровавой:
Но ты придешь опять со мщением и славой, —
И вновь твои враги падут;
Народ, вкусивший раз твой нектар освященный,
Все ищет вновь упиться им;
Как будто Вакхом разъяренный,
Он бродит, жаждою томим;
Так — он найдет тебя. Под сению равенства
В объятиях твоих он сладко отдохнет;
Так буря мрачная минет!»
Петербург. Николай I допрашивает И.И. Пущина. Царь задаёт вопрос, посылал ли Пущин своему родственнику, поэту Пушкину, письмо о готовящемся восстании, подобное посланному С.М. Семёнову. Пущин заявляет, что он «не родственник нашего великого национального поэта Пушкина, а товарищ его по Царскосельскому лицею; что общеизвестно, что Пушкин, автор «Руслана и Людмилы», был всегда противником тайных обществ и заговоров. Не говорил ли он о первых, что они крысоловки, а о последних, что они похожи на те скороспелые плоды, которые выращиваются в теплицах и которые губят дерево, поглощая его соки?»
Петербург. А.А. Дельвиг пишет Е.А. Баратынскому: «Монах <«Русалка»> и Смерть Андре Шенье <«Андрей Шенье»> перебесили нашу цензуру: она совсем готовую книжку остановила и принудила нас перепечатать по её воле листок Пиров».
1827 год
Москва. Пушкин пишет В.И. Туманскому в Одессу письмо с извинениями за молчание, просьбой писать («на имя Погодина, к книгопродавцу Ширяеву в Москву») и «подкрепить» журнал «Московский Вестник» прозою и «утешить» стихами. В заключение просит прислать отрывок из «Онегина» (по-видимому, подаренный раньше Туманскому) и спрашивает: «Не льзя ли чего от Левшина?».
Москва. Отношение военно-судной комиссии от 22 января получено московским обер-полицеймейстером Шульгиным. В тот же день он сообщает Пушкину, что ждёт его к себе завтра.
Москва. В «Московских Ведомостях» № 8 объявлено о том, что альманах «Памятник Отечественных Муз на 1827 год» поступил в продажу в Москве.
1829 год
Москва. Вышел в свет 4-й номер журнала «Галатея», нотное приложение к которому представляет романс А.Н. Верстовского на стихи А. Пушкина «Два ворона» («Ворон к ворону летит»).
Петербург. В журнале «Сын Отечества и Северный Архив» сообщается об ошибке газеты «Бабочка», назвавшей Пушкина членом Российской Академии. «Хуже Бабочки у нас журнала не было», — замечает автор.
Петербург. В газете «Бабочка» № 8 её издатель, B.C. Филимонов, сообщает о полученных им сведениях, опровергающих членство Пушкина в Российской Академии. Он признаётся, что был настолько уверен в своей правоте, что решил заглянуть в Адрес-Календарь для проверки и не нашёл Пушкина в списке членов Академии.
1830 год
Петербург. Пушкин навещает князя А.А. Шаховского и опять встречается у него с Ю.И. Венелиным, которого Шаховской уговаривал написать «против Истории Русск<ого> Народа».
Петербург. Император Николай делает пометку на личном письме А.Х. Бенкендорфа, где сообщается, что генерал простудился на балу у французского посланника и не выходит. Николай I подчеркивает последние слова и помечает на полях: «Кстати об этом бале. Вы могли бы сказать Пушкину, что неприлично ему одному быть во фраке, когда мы все были в мундирах, и что он мог бы завести себе, по крайней мере, дворянский мундир; впоследствии, в подобном случае пусть так и сделает».
1832 год
Петербург. В «Северной Пчеле» № 20 опубликована рецензия на книгу: «Романсы Алябьева, изд. И.А. Руппини. СПб., 1832. 5 руб.», в которой сказано, что «стихотворения А.С. Пушкина и Ф.Н. Глинки нашли в сем случае достойного композитора… в музыке на элегию Пушкина <«Я помню чудное мгновенье»> Алябьев сплёл себе неувядаемый венок Трубадура… Смело можно сказать, что чудное видение, как прекрасная картина, поставлена Алябьевым в надлежащем свете».
Петербург. П.А. Вяземский, отправляя в Москву экземпляры «Онегина» и «Северных Цветов», полученные от Пушкина, пишет жене: «Дай Дмитриеву Жёлтые <нарядная обложка> Северные цветы и Онегина, тебе другие и Онегина, Тургеневу Онегина для развоза».
1833 год
Петербург. На заёмном письме от 27 апреля 1832 г. некоему Христиану Соренсону на сумму 500 руб. Пушкин ставит помету об уплате в счёт долга 125 руб.
Москва. Во втором номере «Московского Телеграфа» напечатано продолжение статьи Н.А. Полевого о Пушкине, главный предмет которой — опыт Пушкина в создании национальной исторической драмы. По утверждению Полевого, Пушкин обрёк себя на неудачу, изображая «карамзинского Годунова»; «он… на себя надел цепи», и потому «бедность идеи… не позволила… развить ни характеров, ни подробностей». Полевой заключает, что Пушкин «как Русский литератор» является в «Борисе Годунове» «с новым блеском, но как Европейский писатель… он далеко не достигает совершенства, коего мог бы достигнуть».
1834 год
Петербург. Пушкин делает запись в дневнике о событиях целой недели: о бале в Аничковом, откуда он уехал, о вечере у С.В. Салтыкова, бале у B.C. Трубецкого. Пушкин отмечает недовольство Государя тем, что он плохо соблюдает придворные правила. Отмечает новость: «Барон д’Антес и Маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию прямо офицерами. Гвардия ропщет».
Петербург. Н.О. Пушкина сообщает в письме к дочери 26 января об успехах Н.Н. Пушкиной в свете : «…на балу у Бобринского Император танцевал с нею Французскую кадриль и за ужином сидел возле неё. Говорят, на балу в Аничковом дворце она была прелестна». И о сыне: «И вот наш Александр превратился в камер-юнкера, никогда того не думав; он, которому хотелось на несколько месяцев уехать с женой в деревню в надежде сберечь средства, видит себя вовлечённым в расходы».
Тюфели (Туфелево, Московской губернии). А.Х. Кнерцер благодарит Пушкина в письме за содействие, позволившее ему «получить одно из важнейших <под> самою Москвою для мануфактурных заведений мест». Это помогло ему «изобресть механическое средство» для речного транспорта, проект которого он готовит «на бело». Просит содействия Пушкина: хочет, чтобы проект «с описанием» и своим ходатайством Пушкин подал министру, а также оплатил «десятилетнюю пошлину в 1500 <руб.>» за счет долга П.В. Нащокину, которому он «постарается… доставить».
1835 год
Петербург. Пушкин пишет письмо А.Х. Бенкендорфу, при котором отправляет для Государя «Замечания о бунте». Просит о милости — «о Высочайшем дозволении прочесть Пугачёвское дело, находящееся в архиве. В свободное время я мог бы из оного составить краткую выписку, если не для печати, то по крайней мере для полноты моего труда, без того несовершенного, и для успокоения исторической моей совести».
Петербург. Пушкин посылает Д.Н. Бантыш-Каменскому биографические статьи, которыми пользовался в работе, экземпляр «Истории Пугачёвского бунта» и письмо, где говорится: «Мнение Ваше о ней <о посылаемой книге>, во всяком случае, мне драгоценно: похвала от настоящего историка, а не поверхностного рассказчика или переписчика, будет лестна для меня; а из укоризны научуся (чего, знаете вы сами, не дождуся от записных наших критиков)». Просит исправить две ошибки в тексте книги.
Петербург. Пушкин навещает родителей и даёт им на расходы 100 руб. Видится с Е.Н. Вревской и Анной Н. Вульф.
Петербург. Пушкин дарит С.Д. Комовскому «Историю Пугачевского бунта» с дарственной надписью: «Сергею Дмитриевичу Комовскому от А. Пушкина в память Лицея 26 января 1835 г. С.П.Б.».
1836 год
Петербург. Большой бал у обер-церемониймейстера двора графа И.И. Воронцова-Дашкова. Пушкин с супругой – в числе приглашённых.
1837 год
Петербург. Пушкин в ответном письме благодарит К.Ф. Толя за то внимание, с каким он читал его первый исторический опыт, оно вполне вознаграждает «за равнодушие публики и критики». Откликаясь на слова Толя о генерале Михельсоне, Пушкин пишет: «Его заслуги были затемнены клеветою; не льзя без негодования видеть, что должен он был претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников <…> Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета, но одно слово, сказанное таким человеком, каков вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя, говорит священное писание» <мнимая цитата>.
Петербург. Пушкин утром заходит в гостиницу Демута к А.И. Тургеневу и смотрит с ним «парижские бумаги» — копии документов из парижских архивов, подборку которых А.И. Тургенев готовил для Государя. Тургенев отметит в дневнике: «Я сидел до 4-го часа, перечитывая мои письма; успел только прочесть Пушкину выписки из пар<ижских> бумаг…» и 28 января напишет А.И. Нефедьевой: «…третьего дня провёл с ним часть утра; видел его весёлого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости: мы долго разговаривали о многом и он шутил и смеялся».
Петербург. В первой половине дня Л. Геккерн получает письмо Пушкина. Из воспоминаний Данзаса (в записи А.Н. Аммосова): «Говорят<?>, что, получив это письмо, Гекерен бросился за советом к графу <Г.А.> Строганову и что граф, прочитав письмо, дал совет Гекерену, чтобы его сын, барон Дантес, вызвал Пушкина на дуэль, так как после подобной обиды <?>, по мнению графа, дуэль была единственным исходом».
Петербург. Пушкин пишет записку А.И. Тургеневу: «Не могу отлучиться. Жду Вас до 5 часов» (позднее на этом листке Тургенев сделает помету: «Последняя записка ко мне Пушкина на кануне Дуэля»).
Петербург. Пушкин принимает д’Аршиака, который вручает ему письмо Л. Геккерна.
Барон пишет: «Не зная ни вашего почерка, ни вашей подписи, я обратился к г-ну виконту д’Аршиаку, который вручит вам настоящее письмо, чтобы убедиться, действительно ли то письмо, на которое я отвечаю, исходит от вас». Заявляя, что письмо Пушкина «выходит из пределов возможного», Геккерн отказывается отвечать «на все подробности» письма. Пишет, что направляет к Пушкину виконта д’Аршиака, «чтобы условиться относительно места, где вы встретитесь с бароном Жоржем Геккерном». Пишет и поручает д’Аршиаку передать Пушкину на словах, что «эта встреча не терпит никакой отсрочки». Чтобы оставить себе возможность остаться в стороне при расследовании дуэли и якобы допуская мирный исход «встречи», Л. Геккерн заканчивает письмо двусмысленной фразой: «Я сумею впоследствии <?> заставить вас оценить по достоинству звание, которым я облечён и которого никакая выходка <?> с вашей стороны запятнать не может». Дантес делает внизу письма приписку: «Прочтено и одобрено мною». Пушкин обещает прислать к д’Аршиаку своего секунданта. П.А. Вяземский напишет позднее великому князю Михаилу Павловичу: «Д’Аршиак принёс ответ. Пушкин его не читал, но принял вызов, который был сделан ему от имени сына».
Петербург. После 4 часов к Пушкину заходит А.И. Тургенев. Во время их встречи Пушкин дарит ему два тома «Поэм и повестей Александра Пушкина» (СПб., 1835). Тургенев 28 марта 1837 г. напишет В.А. Жуковскому: «Пушкин за день до дуэли подарил мне свои повести с отметкою его руки на заглавии (вместо 1-ой части написана 2-я), отыщите и её и пришлите ко мне…».
Петербург. После 5 часов Пушкин уходит из дома и направляется на Васильевский остров к Е.Н. Вревской. M.H. Сердобин (сводный брат Б.А. Вревского) напишет 27 марта 1837 г. С.Л. Пушкину: «Во время короткого пребывания моей невестки здесь… Александр Сергеевич часто бывал у нас и даже обедал и провёл почти весь день у нас накануне этой несчастной дуэли…». Е.Н. Вревская спустя много лет рассказывала М.И. Семевскому, что Пушкин говорил с ней обо всех своих делах: «О бремени клевет, о запутанности материальных средств, о посягательстве на его честь, на своё имя, на святость семейного очага и давимый ревностью <?>, мучимый фальшивостью положения в той сфере, куда бы ему не следовало стремиться, видимо <sic!> искал смерти».
Петербург. По воспоминаниям И.Т. Лисенкова, Пушкин вечером встретил в его книжной лавке писателя Б.М. Фёдорова, они «не могли расстаться… и целых два часа с жаром друг с другом вели непрерывный интересный разговор обо всем литературном мире… о литературе русской и иностранной… На другой же день публика была поражена известием о смертельной дуэли…».
Петербург. Пушкин получает письмо от А.О. Ишимовой, в котором она с сожалением пишет, что разминулась с Пушкиным всего на 10 минут из-за того, что ожидала его в 4 часа, а не в 3. Получив письмо Пушкина от 25 января, она соглашается на «все переводы», какие ей будут предложены. Приглашает Пушкина, если ему «всё равно в которую сторону направить прогулку», зайти к ней на следующий день.
Петербург. Возвратившись домой и прочитав записку д’Аршиака, Пушкин решает найти себе секунданта на рауте у графини М.Г. Разумовской. Пушкин появляется на рауте в 12-м часу ночи и обращается к советнику английского посольства Артуру Меджнису с просьбой быть его секундантом в дуэли с Дантесом. Братья А.О. и К.О. Россеты так расскажут позднее о выборе Пушкина: «…Пушкин звал себе в секунданты секретаря английского посольства Мегениса <Меджниса>; он часто бывал у графини Фикельмон – долгоносый англичанин (потом был посол в Португалии), которого звали perroquet malade <больной попугай>, очень порядочный человек, которого Пушкин уважал за честный нрав».
Увидев П.А. Вяземского, Пушкин просит его «написать к князю <П.Б.> Козловскому и напомнить ему об обещанной статье для „Современника»».
В.Ф. Вяземская рассказывала позднее: «Накануне дуэли был раут у графини Разумовской. Кто-то говорит Вяземскому: «Подите, посмотрите, Пушкин о чём-то объясняется с Даршиаком; тут что-нибудь недоброе». Вяземский направился в ту сторону, где были Пушкин и Даршиак; но у них разговор прекратился». С.Н. Карамзина напишет о своей последней встрече с Пушкиным у Разумовской: «…я видела Пушкина в последний раз; он был спокоен, смеялся, разговаривал, шутил, он несколько судорожно сжал мне руку, но я не обратила внимания на это» <а после гибели Пушкина «вспомнила»>. Переговорив с Меджнисом, Пушкин уезжает домой.
Петербург. Н.В. Кукольник записывает в своём дневнике: «Говорят, что кто-то из военных вызвал Пушкина на дуэль за какую-то обидную насмешку».