Пушкинский сайт

В прошедшем в Тбилиси конкурсе русскоязычных писателей Грузии «Язык Пушкина на земле Руставели»,в номинации «Лучшее прозаическое произведение» лауреатом стала Заряна Луговая, представившая на рассмотрение жюри своё литературное эссе «И наш, и только мой»

…Она полюбила его давно, почти сразу же, как начала воспринимать окружающий мир как единое целое, а не по частям. Кто-то разрезал мир на мелкие разноцветные полоски и перемешал их, и ей сначала пришлось разложить их в кучки по основным цветам, а потом собрать из них, как из пазлов, верную картину мира. Тщательно разглядывая детали будущего полотна, она пыталась внедриться в самую суть, получая в награду лишь немного душевного удовлетворения – от предвкушения неведомого ей грядущего результата своей нелёгкой работы. Так неосознанно и вполне по-детски, но с недетским упорством она строила свой мир. Со стороны казалось, что она слишком увлеклась поисками, «задержалась в своем развитии». И в самом деле, искомый результат был ей не так важен, как движение к нему! И это было непонятно окружавшим её людям. Взрослые недоуменно пожимали плечами и называли её особенным ребёнком. Может быть, ненасытное любопытство и было этой её «особенностью»?

…Она продолжала тщательно и упорно строить свой мир. Но настал момент, когда всё видимое вокруг неё стало вдруг неинтересным и пресным, покрылось прозрачной плёнкой угадываемости и узнаваемости. Миру уже нечего было предложить ей, он выложил перед ней все свои пазлы. Ей стало скучно.
Посовещавшись, родители объявили, что для завершения процесса взросления они намерены отправить дочь в путешествие – в плавание по бескрайнему океану информации, которая хранится «за тяжёлыми крышками фолиантов» – то есть, проще говоря, отвести её в библиотеку, где работала мамина тетя.
«Умница, вся в меня! – приняла тётушка в объятия юную внучку-школьницу. – Так вы доверяете её мне?».
Мама, взглянув в прикрытые дрожащими ресницами глаза дочери, вздохнула и нехотя кивнула в ответ головой, подтверждая своё согласие оставить дочь в библиотеке.
Она ощущала мамино беспокойство и потому, пока окончательно не стих скрип паркета под мамиными туфлями, не подавала виду, что счастлива.
Мама ушла.

…Это была старая городская библиотека с несколькими читальными залами и с огромным книгохранилищем. Застоявшийся запах восковой паркетной мастики с этого дня стал для неё привычным и желанным ароматом, а поистине гробовая тишина заполняла душу не унынием, а тихой успокаивающей музыкой.
Ей приглянулось укромное местечко в читальном зале, и она все свое время проводила там, за придвинутым к полкам столом, под зелёным стеклянным абажуром. Тетя-библиотекарь и постоянные посетители стали называть уголок, в котором она сидела и читала, её именем. Она «глотала» книги одну за другой, не обращая внимания ни на удивленный шёпот читателей, ни на беспокойные вечерние причитания матери, что её детство загублено и что скоро она превратится в библиотекаршу тетю Варю, по непонятной причине добровольно заключившую себя, подававшую в молодости такие большие надежды, в эти почти тюремные глухие стены.
Мама ошибалась: если она и находилась здесь в заточении, то – в добровольном. Она не ощущала себя несчастным человеком и не стала книжным червём. Она просто очень любила читать, то есть, говоря по-современному, была книгоманом. Мама не знала, что чтение отодвинуло границы познаваемого ею мира до того рубежа, где мир реальности вплотную соприкасался с захватывающим воображение миром фантазии, а порою и сливался с ним. Этот рубеж и это пространство слияния двух миров стали постоянным местом её обитания. Счастливого обитания!

Она читала всё подряд и почти без разбора. Ведь впереди её ждала бесконечная череда полок с предлагающими себя почитать книгами. Конечно, не всё в них ей нравилось. Иногда она никак не могла понять, о чём вообще хотел рассказать автор и, тем более, что он хотел сказать именно ей. Захлопнуть и отшвырнуть такую книгу куда подальше она не смела – боялась своим поступком навредить книге. Закрыв глаза, она пыталась унять гнев и обиду, а потом пробовала снова осмыслить прочитанное или даже начать читать книгу заново. Потому что за каждой страницей и за каждой строчкой она видела труд многих людей: лесников, рабочих бумажных комбинатов, верстальщиков, печатников, редакторов и корректоров. Не зря же они все трудились! Среди этих людей самым главным и самым важным был, конечно, Автор: и при создании книги, и, как она уже знала, при её чтении. Да, на поверхности покрытого буквами листа бумаги свершалось чудо, желаемое ими обоими: она и автор сливались в порыве – вместе сполна насладиться заложенной автором в свое детище и отпечатанной на страницах книги мыслью. А, если удастся… то и поделиться чувствами!

Постепенно она научилась окрашивать в своём воображении все попавшие в её руки книги в два цвета: красный и зелёный. Для первого знакомства, для опознавания «свой – чужой», этого было довольно. Стал ли ей понятен замысел автора после того, как она закрыла книгу? Легко ли ей было с ним, с автором? Может ли она войти с ним в соприкосновение разумом, а затем и почувствовать душевную сопричастность тому, что автор написал, а потом и напечатал в книге? Или они с ним разойдутся, разлетятся в разные стороны, не заинтересовавшись друг другом? Красный – зелёный, зелёный – красный, красный – зелёный… И иногда – жёлтый – как предвестник красного или зелёного огня светофора на соединившем их перекрестке дорог.

…Этого автора она выделила сразу, он был одновременно и простым и понятным, и непостижимым, неисчерпаемым, отчего ей хотелось всё больше и больше читать его. Многие называли его великим. Спустя века он продолжал волновать людей своими мыслями, которые не потеряли актуальности и в современном мире. И главное, он умело задевал и заставлял звучать самые тонкие струны человеческой души. Она не заметила, как он стал для неё особенным в том смысле, в каком считали особенным ребенком и её в детстве.

…Где бы то она ни находилось, он всегда был рядом с ней. Он не покинул ее даже тогда, когда она была вынуждена уехать жить за границу.
Заграница, некогда бывшая ее мечтой, стала каждодневной явью.
Чтобы привыкнуть к новому миру, она решила оградить себя от воспоминаний. Упрятала подальше от глаз всё, что напоминало ей о родине. Она начала жить, как говорится, с чистого листа. Её новая семья пыталась помочь ей освоиться, стать своей среди них. Но ностальгия не отпускала её. Ни ребенок, ни любимый супруг, ни прекрасный старинный город,  ̶  ничто не могло вернуть ей утраченное, как ей тогда казалось, навсегда душевное равновесие.

Как-то, возвращаясь домой из храма после утренней службы она случайно забрела в кондитерскую и вдруг увидела там конфеты со знакомым именем на обертке, хотя и написанным с ошибкой. Неожиданно ей стало весело, и она рассмеялась. А ведь, действительно, она как-то не придавала значения тому, что в обыденной жизни в России она часто встречала слоганы реклам с его именем; фирмы, конфеты, улицы, даже ультрамодный ресторан были названы в его честь.
Хозяева кондитерской, вряд ли когда-нибудь читавшие его, с почтением относились к его имени, потому что видели, насколько дорого оно для каждого русского человека. Да и иностранцев непонятная для них привязанность к нему русских одновременно и пугала и притягивала: самые любопытные пытались в очередной раз разгадать загадку русской души. Наверняка, и ему в голову не приходило, что в будущем мир просто не сможет обходиться без него!

Она вспомнила о тщательно спрятанном ею стареньком томе. Открыла и начала читать. Она читала его с тем же упоением, как и в первый раз, в пору своего пребывания в библиотеке, и ей становилось с каждым днем все легче и легче. Мир, ее новый двухцветный мир, преобразился, окрасив себя в цвета радуги с невероятными переливами оттенков между ними. Близкие стали, наконец, по-настоящему близки ей, и круг новых знакомых расширился…
И то, что, казалось, может только навредить ей, о чем следовало забыть, как о прекрасном, но, увы, несбывшемся сне, превратилось в целебную силу, которая залечила её душевную рану. Она более не страдала. Она была счастлива здесь, на чужбине!

…Она сидела одна в пустом школьном классе, ожидая дочь из балетного зала, с репетиции. В приглушённом свете лампы на учительском столе она заметила книжку в изумрудного цвета обложке с вытесненными на ней золотистыми буквами – «Мой Пушкин». Как неожиданно приятно было ей обнаружить в здании обычной средней школы книгу, написанную на русском языке!
Дверь приоткрылась. В класс вошла и поздоровалась с ней скромно одетая женщина. Голос показался знакомым: да, это уборщица, с которой она встречается ежедневно в школе, только сменившая серый халат на яркое платье!
─ Я тут забыла книгу, ─ произнесла женщина.
─ Вы читаете её?!
Женщина посмотрела на неё и улыбнулась.
─ Люблю Пушкина – с детства! Даже понемногу учу русский язык, чтобы читать его в оригинале.
— Как удивительно! Я думала, что иностранцы не понимают Пушкина!
Женщина улыбнулась:
— Почему – не понимают?!
Женщина задумалась:
─ Хотя у каждого, наверное, свой Пушкин… Вот вам, например, какой нравится?
— Поэт… лиричный, тонко чувствующий людей… Веселый озорник… Поэт… ─ сконфузилась она от заданного вопроса.
— Нет, не только поэт! Да, конечно: Пушкин – поэт, Пушкин – прозаик, Пушкин – политик и государственный деятель, Пушкин – математик и астроном… Но Пушкин ещё и… кулинар. Помните:
Поднесут тебе форели!
Тотчас их варить вели,
Как увидишь: посинели, —
Влей в уху стакан шабли.
Чтоб уха была по сердцу,
Можно будет в кипяток
Положить немного перцу,
Луку маленький кусок…
И заботливый муж и отец. Я вас спрашиваю о нём как о человеке, с его земными заботами и тревогами. О его жене и детях, которых он любил и о которых так тревожился перед смертью.
Она была обескуражена. Эта иностранка, с трудом произносившая пушкинские стихи, знала о нём гораздо больше, чем она могла подумать, ведь это для неё, русской, он был русским человеком с загадочной для остальных людей русской душой.
— Вы думаете, что он нам непонятен? Вы ошибаетесь! Ведь он написал стихотворение «Пророк»! И вот это:
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.

…Ей нечего было возразить на это.
Женщина ушла.
Вдруг она вспомнила, что давно собиралась посетить одно из пушкинских обществ, которое было образовано любителями русской словесности, живущими в этом городе. Видно, настало время сделать и этот шаг!
«Нам всем надо беречь и поддерживать делами и поступками то, что досталась нам от отцов, наш русский язык. А значит, и нашего Пушкина. Пока у нас, пусть у каждого свой, есть Пушкин, не иссякнет и не уйдет в небытие русская культура… Не исчезнем и мы.
И, вспомнив слова женщины, она подумала ревниво:
…И всё же мой Александр Сергеевич Пушкин – самый лучший!»