Пушкинский сайт

Настоящее сообщение было подготовлено для VIII Московских Лермонтовских чтений, посвящённых 200-летию со дня рождения поэта. Чтения организовало и провело 24-25 мая 2014 г. Московское Лермонтовское общество совместно с библиотекой №102 им. М.Ю.Лермонтова. На чтениях был рассмотрен широкий круг вопросов, связанных с жизнью и творчеством М.Ю.Лермонтова, проблемы изучения и популяризации творчества поэта на современном этапе.

В.Е.Орлов

Что же всё-таки сказал император Николай I, узнав о гибели Лермонтова?

Готовя к изданию седьмой том Полного собрания сочинений М.Ю. Лермонтова «Письма», я как составитель сборника и переводчик с французского языка и моя коллега С.А. Бойко – составитель и автор комментария, посетили Государственный архив РФ с целью ознакомиться с хранящимися там документами, касающимися жизни поэта.
Временные рамки тома писем, в котором мы впервые напечатали не только все известные письма самого Лермонтова, но письма к нему и о нём, были ограничены нами, с одной стороны, первыми упоминаниями о Лермонтове-ребёнке, а с другой – первыми откликами на его гибель. В числе последних нами были прочитаны подлинники писем императрицы Александры Фёдоровны к её подруге С.А. Бобринской. Это, в частности, позволило уточнить перевод фразы императрицы о «тучках», написанной ею 12 августа 1841 года, в день подписания Николаем I «высочайшего указа» об исключении из списка умерших поручика Тенгинского пехотного полка Лермонтова:

«Нелепый конец разбитым Тучкам и Лермантову, которые предвещали русской литературе звезду, не похожую на других»¹.

Что касается самого императора, то нам хотелось найти письма Николая I с его первой реакцией на смерть Лермонтова или хотя бы письменный источник, подтверждающий будто бы сказанные царём по получении известия о гибели поэта слова: «Собаке — собачья смерть».

Император, действительно, не был «в восторге» от Лермонтова. В 1837 году его крайнее раздражение вызвали последние строфы стихотворения «Смерть поэта», в которых ответственность за гибель А.С. Пушкина возлагалась на окружение императора, – Николай даже послал к Лермонтову доктора «удостовериться, не помешан ли он».

Ознакомившись с первой частью романа «Герой нашего времени», царь оставил в целом положительный отзыв о ней. Прочитав же вторую часть, Николай Павлович резко изменил своё мнение о произведении. В письме к жене от 12/24 июня 1840 года он пишет:
«Я дочитал «Героя» до конца и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. <…> …это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность её автора. Характер капитана намечен удачно. Когда я начал это сочинение, я надеялся и радовался, думая, что он и будет, вероятно, героем нашего времени, потому что в этом классе есть гораздо более настоящие люди, чем те, которых обыкновенно так называют. В кавказском корпусе, конечно, много таких людей, но их мало кто знает; однако капитан появляется в этом романе как надежда, которой не суждено осуществиться. Господин Лермонтов оказался неспособным представить этот благородный и простой характер; он заменяет его жалкими, очень мало привлекательными личностями, которых нужно было оставить в стороне (даже если они существуют), чтобы не возбуждать досады. Счастливого пути, господин Лермонтов, пусть он очистит себе голову, если это может произойти в среде, где он найдёт людей, чтобы дорисовать до конца характер своего капитана, допуская, что он вообще в состоянии схватить и изобразить его».

Письмо ясно показывает, что Николай пристально следил в это время за Лермонтовым. Это не официальный документ, а семейное письмо; вопрос о Лермонтове и его «испорченности», очевидно, обсуждался в семье царя. Так, в январе 1840 года поэт на балу наговорил гадостей царским дочерям Марии и Ольге, после чего написал и опубликовал в «Отечественных записках» стихотворение «Как часто, пёстрою толпою окружён…».

Подлинник самого письма найти не удалось. Впервые оно было напечатано в труде немецкого историка Теодора Шимана — «История России в царствование Николая I»².

Биографы и исследователи Лермонтова всегда считали, что его гибель была так или иначе подготовлена придворными кругами. На это намекал в своих записях ещё П.А. Вяземский³; об этом же говорил и первый биограф Лермонтова – П.А. Висковатый: «Полагали, что «обуздание» тем или другим способом «неудобного» юноши-писателя будет принято не без тайного удовольствия некоторыми влиятельными сферами в Петербурге. Мы находим много общего между интригами, доведшими до гроба Пушкина и до кровавой кончины Лермонтова» ⁴. Убийство Лермонтова будто бы было чуть ли не поощрено самим царём, по крайней мере, встречено им с удовлетворением. Одним из приводимых аргументов и служила упомянутая фраза о «собачьей смерти», будто бы сказанная императором сразу же по получении известия о дуэли и смерти Лермонтова.

И всё же свидетельства о том, что именно эти слова – «Собаке – собачья смерть» – сказал российский император Николай I, были напечатаны гораздо позднее 1841 года; при этом публикаторы П.П. Вяземский и П.И. Бартенев ссылались на слышанные ими рассказы. Так, слова «Собаке — собачья смерть» приведены П.П. Вяземским⁵ со ссылкой на свидетельство флигель-адъютанта И.Д. Лужина, сообщившего об этом у Карамзиных.

Другие авторы мемуаров передавали слова Николая несколько по-другому. В воспоминаниях князя А.И. Васильчикова «Несколько слов о кончине М.Ю. Лермонтова и дуэли его с Н.С. Мартыновым» было, например, сказано так: «Когда его убили, то одна высокопоставленная особа изволила выразиться, что „туда ему и дорога “»⁶.

Существовала версия и о противоположной реакции императора, который якобы произнёс что-то вроде: «Получено с Кавказа горестное известие. Лермонтов убит на дуэли. Жаль его! Это поэт, подававший великие надежды».

Противоречие объясняли так: Николай Павлович, мол, произнёс обе фразы, но каждую – для своей аудитории, первую сказал «от всей души», сгоряча, но потом одумался и взял свои слова обратно, отдав дань уважения великому поэту своей державы.

П.И. Бартенев, со ссылкой на княгиню М.В. Воронцову, так написал в 1911 году о словах императора: «Государь по окончании литургии, войдя во внутренние покои дворца кушать чай со своими, громко сказал: „Получено известие, что Лермонтов убит на поединке, – собаке – собачья смерть! “Сидевшая за чаем великая княгиня Мария Павловна Веймарская, эта жемчужина семьи (la perle de la famille, как называл её граф С.Р. Воронцов), вспыхнула и отнеслась к этим словам с горьким укором. Государь внял сестре своей (на десять лет его старше) и, вошедши назад в комнату перед церковью, где ещё оставались бывшие у богослужения лица, сказал: „Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит “»⁷.

Попробуем подойти к обсуждаемому вопросу с несколько иной, чисто лингвистической, стороны.
«Собаке – собачья смерть» – так говорят русские о человеке, который заслуживает самой ужасной участи. Все толковые словари русского языка определяют данный фразеологизм, как выражение, касающееся человека, который прожил недостойную жизнь, а потому не заслужил и достойного конца.

Почему в данном выражении упоминается именно собака, а не какое-нибудь другое животное? И что такое «собачья смерть»?

Собаки не пользовались на Руси уважением. Они, конечно, приносили немало пользы: псы охраняли дворы, а некоторые даже были ездовыми. Однако собак всё равно считали «нечистыми» и не пускали в жилые помещения и церкви. Когда собаки умирали, их никто не хоронил, и они валялись там, где застал их смертный час. То есть собачья смерть – смерть без похорон и отпевания, всеми забытым. Неудивительно, что «собака», «пёс», «сука» и другие производные от названия этого домашнего животного слова перешли в разряд оскорбительных. Так называли только недобрых людей. К таким людям относились и преступники. Наши далёкие предки использовали собак для казней осуждённых на смерть. На них надевали медвежьи шкуры, а затем натравливали собак, которые просто загрызали несчастных. И выражение «собаке – собачья смерть» в такой интерпретации означает: собаке (плохому человеку) – собачья смерть (смерть от собак).

И всё же изначально смысл высказывания, представляется, был более прямой: подразумевалось просто, что у собак своя смерть. Как у кошек – кошачья, у птиц – птичья, и т.п. Негативным оно стало с течением времени.

Вернёмся в Россию XIX века.

В семье Николая I, как, впрочем, во всех российских дворянских семьях, от императорской до провинциальной, в то время говорили почти исключительно на французском языке.
Узнав, что в Пятигорске имела место дуэль, в которой погиб офицер, император был возмущён и самим фактом нарушения российских законов, и тем, что одним из преступивших закон был поручик Лермонтов, проходивший военную службу на Кавказе. Николай в раздражении от услышанного сказал окружающим членам семьи фразу на французском языке, которая звучала так:

«Tel vie, telle fin», либо так: «Telle vie, telle mort», либо ещё, возможно, так: «Telle fin mort, telle vie mort».

Ни в одном из этих вариантов, каждый из которых представляет собой французскую пословицу, нет ни слова «собака» (chien), ни производных от него слов. В них есть только разные сочетания трёх существительных: vie (жизнь), fin (кончина) и mort (смерть). Перевод на русский язык этих пословиц одинаков: «Как жил, так и помер»⁸. Есть только ещё одна французская пословица с тем же, но более конкретным, смыслом: «De mauvaise vie mauvaise fin», но и в ней не упоминается собака: «Дурно жил, дурно и умер» (mauvaise – плохой, дурной).

Других близких по смыслу пословиц во французском языке нет.

Следует признать, что «канонизированный» с годами вариант перевода на русский язык упомянутых французских пословиц, а именно: «Собаке – собачья смерть»⁹, имеет куда более грубый, чем у французских оригиналов, и значительно более оскорбительный для умершего характер.

Представляется очевидным, что Николай не кривил душой ни при разговоре с близкими, ни при оповещении о происшедшем на Кавказе выходящих из дворцовой церкви придворных, передавая в первом случае на французском языке – своё возмущение, а чуть позже, возможно, на русском, – сожаление о преждевременной гибели молодого талантливого поэта, ни в коем случае не желая оскорбить память умершего. А его слова были позднее интерпретированы в нужном для них смысле явными или тайными (тем же князем А.И. Васильчиковым, секундантом Н.С. Мартынова на дуэли) недоброжелателями М.Ю. Лермонтова.

___________________________________________________________________________________________

Примечания

¹ См.: Лермонтов М.Ю. Полн. собр. соч. в 10 т. Т. 7. М., Воскресенье, 2002. С. 264.

² Th. Schimann. Geschichte Russlands unter Kaiser Nikolaus I, Berlin, 1913.T. 3. S. 411. На немецком языке. В русском переводе с немецкого процитировано Е.В. Тарле в его статье-некрологе «Теодор Шиман». Первая публикация: «Вопросы литературы». 1940. № 2. С. 32-34.

³ Вяземский П. Старая записная книжка. Полн. собр. соч. Т. 9. Издательство С.Д. Шереметева. СПб., 1884. С. 200.

⁴ Висковатый П.А. М.Ю. Лермонтов. М., 1891. С. 418-419.

⁵ «Русский архив». 1887, № 9. С. 142.

⁶ «Русский архив». 1872, № 1. Стлб. 209.

⁷ «Русский архив». 1911, № 9. С.160.

⁸ Le dictionnaire de la Langue Française d’après l’ouvrage d’Emile Littré (1863-1877). V.2. http://littre.reverso.net/dictionnaire-francais/.

⁹ См., например: «Французско-русский фразеологический словарь». Госиздат, М., 1963. С.1093.